Юрий Грымов: о новых спектаклях и проблемах российского кино

6 марта гостем шоу Week&Star стал художественный руководитель театра «Модерн» – Юрий Грымов! Читай интервью ниже или подписывайся на подкаст, мы есть в Apple Podcasts, Google Podcasts, Castbox, «Яндекс.Музыке».

Александр Генерозов: На Европе Плюс человек, занятый в самых разных сферах. Он издавал журналы, он автор запоминающихся рекламных роликов, он снимает кино, но самое главное: уже пять лет он возглавляет театр «Модерн». Рад представить всем – Юрий Грымов! Здравствуйте, Юрий, и привет всем, кто с нами сейчас!

Юрий Грымов: Здравствуйте, очень радостно здесь быть!

Александр Генерозов: Вы пять лет назад возглавили театр. Какие ощущения были на старте и какие сейчас?

Юрий Грымов: Ну смотрите, для меня вопрос ответственности и отвечать за людей – это не новость. Я издавал два журнала, у меня была студия. То есть в этом плане для меня не было какого-то шока, что есть люди, 150 человек, условно, здание имущества города Москвы. Мне достался, скажем так, театр такой, может быть, с биографией, но с проблемами, с нарушениями. Но мы привели все это в порядок довольно-таки быстро. Единственное, что я поймал себя на мысли, что, когда я только начал работать уже как худрук театра «Модерн», я стал сразу старше, потому что в театре принято обращаться Юрий Вячеславович. И мне прямо сразу все: «Юрий Вячеславович». Причем люди, которых я знаю, актеры, которые старше меня, они тоже называют меня Юрий Вячеславович. Я так думаю: да, наверное, пришло время. Это я почувствовал, поверьте. Я сразу почувствовал.

Александр Генерозов: Интересный момент, да. Ну вот есть же поговорка: как корабль назовёшь, так он и поплывет. И вот театр «Модерн», я подумал, что модерн в архитектуре – наверное наивысшая точка развития архитектуры, все самые красивые дома были построены именно в эту эпоху, и тем не менее, задало ли какой-то вектор это название для вас?

Юрий Грымов: Давайте так, что такое «модерн»? Модерн – современный, то есть обновленный. Я вообще считаю, что это некое такое кокетство, говорить, что какой-то есть театр классический, есть театр современный. Смотрите, любой театр – современный. Любой! В этом гений театра. Если бы театр не развивался, любой театр, который на себя вешает ярлык «мы классический театр». Нормально так о себе заявляют люди? Это неправильно.

Александр Генерозов: Было бы просто невежливо не спросить у театрального режиссера о ближайших постановках, которые только готовятся. В том, что удивите – не сомневаюсь, но чем именно?

Юрий Грымов: Стремительно все меняется. Мы все, естественно, устали от плохих новостей. Сегодня новость хорошая, в том плане, что отменили социальную дистанцию. То есть в театрах теперь можно заполняемость 100%, было 70. Было 25, 50, 70. Сейчас будет 100%. Это хорошо, и это радость. Поэтому идите в театр сегодня, мне кажется, это очень нужно людям, это нужно театру, это нужно вам, то есть, чтобы быть вместе в это наше сложное время.

Александр Генерозов: Это действительно классно!

Юрий Грымов: И что нас ждет. Во-первых, мы продолжаем играть премьерный спектакль «Пётр I». Пётр I был иноагент, естественно. Это, да. И мы это не то, что доказываем, мы на эту тему рассуждаем. Это первый спектакль трилогии «Антихрист и Христос». Второй спектакль – «Леонардо да Винчи». И третий спектакль – «Иуда». Вот в течение года-полутора лет ожидают три таких спектакля. «Пётр I» уже идет. Весной я планирую выпустить спектакль, который называется «Масквичи», через букву «а» – «Масквичи». Очень трогательная история. Давно вообще хотел поставить такую ироничную комедию. Я большой поклонник Данелия. Я считаю, что это один из великих, не просто прекрасный, любимый, а это великий режиссер.

Александр Генерозов: Ну и не могу не спросить, вы, наверное, первый, кто поставил на сцене Толстого – «Войну и мир».

Юрий Грымов: Я думаю, что если говорить о современной истории театра, то, наверное, второй. Сначала появился у Петра Наумовича Фоменко спектакль «Начало романа». И это именно начало романа, хороший спектакль, кстати, рекомендую. Потом уже поставил я. Но мы замахнулись на весь роман «Что я такое». Четыре тома, это довольно-таки много, понятно. Но найти решение было сложно. И мы это сделали совместно с хором имени Свешникова, и я горжусь этой постановкой. Она идет, очень успешная. Идет нестрашные пять часов, идет 3:40 с двумя антрактами.

Александр Генерозов: Одна из ваших фишек – работа не только с пьесами, но и большое количество адаптаций литературных произведений. Что на ваш взгляд сложнее адаптировать: литературу к кино или к сцене?

Юрий Грымов: Понимаете, тут вопрос же моего отношения, что я там вижу.

Александр Генерозов: Ну то есть вычленить какой-то «скелет» действия?

Юрий Грымов: Нет, почувствовать. Скелет, это я уже потом создаю, некий каркас для того, чтобы актеры могли на него опираться. То есть мы должны договориться, как это будет. Например, на примере «Войны и мира», который у нас в «Модерне» идет. У меня такой подзаголовок, что ли, и все понятно, называется «Русский Пьер». Пьер Безухов превращается в Петра Кирилловича, в русского патриота. Вот это я увидел у Толстого. Мне кажется, что это одна из важных линий. Для меня, понимаете? Для вас, может быть, что-то другое. И зрители это хорошо принимают, я этому очень рад, потому что это живой спектакль, на удивление. Все же, видите, как стремительно меняется. И очень актуальный спектакль. Смотрите, все прогрессивное человечество Москвы, дворяне и так далее, говорили на каком языке? На французском. А потом этот язык стал языком врага. Это все серьезно. И когда люди приходят в театр, а только в театре возможно поразмышлять, только в театре можно, так сказать, задуматься о себе. Люди же приходят в театр, во-первых, увидеть себе подобных, это правда. И подумать действительно о себе, и получить знания о себе. Они же не приходят... Ну, есть такие зрители, которые приходят посмотреть на артистов из телевизора. Но это скучно.

Александр Генерозов: А как вам литературная основа, сложно называть «Войну и мир» термином литературная основа, но тем не менее. Ведь для многих эта книга является камнем преткновения, пытаются школьники читать, потом пытаются вернуться, есть целая градация людей, которые три тома осилили, а на четвертом «отвалились». Как вы прошли это испытание в своё время?

Юрий Грымов: Так же, как и вы, так же, как и все школьники, конечно, я не переплыл вначале. А потом, когда уже стал старше, я все-таки, скажем честно, заставил себя. Как раз в тот момент я и почувствовал, что я увидел то, чего я раньше не чувствовал. И, вообще, на самом деле, все очень сильно зависит от педагога. Этот спектакль может быть тем самым педагогом, который должен направить, чтобы человек прочитал и сам уже разобрался. Поэтому я считаю, что любое подобное произведение должно откликаться. Если есть вибрация у меня, потом эта вибрация происходит у артистов на сцене. И тогда существует вибрация в зале. Все. Тогда работает.

Александр Генерозов: А расскажите нам про актеров. Для меня это странные немного ребята – российская часть, по крайней мере, с болезненной фиксацией на слове «театральный». То есть если назовешь их телеведущими или киноактерами до слова «театральный» – обида и непонимание. Есть определенная фиксация. Почему так?

Юрий Грымов: Смотрите, любой хороший актер, по-настоящему мощный, интересный, талантливый актер, прежде всего, он четко знает себе цену и, самое важное, он знает цену другим. У любого хорошего актера спроси: а кто хороший актер? И он назовет фамилии. А плохой актер не назовет, понимаете? Потому что он считает себя хорошим. А любой мощный актер скажет: вот хороший актер, вот хороший актер. То есть он это чувствует, он это понимает. А второе, ну смотрите, давайте, чтобы было как-то радиослушателям интересно. Мне очень нравятся слова Аль Пачино, когда его спросили, что такое актер? Он сказал прекрасно. Он сказал: «Актер – это канатоходец. Только в театре канат натянут под потолком, а в кино он лежит на полу». То же самое могу сказать про режиссера. Это абсолютный вид искусства, театр, потому что все-таки, действительно, мне кажется, зрители иногда не понимают, что это живые люди на сцене. Потому что это происходит здесь и сейчас. Мы вспоминали «Войну и мир». У нас в «Модерне» хор имени Свешникова – 70 человек на сцене и человек 25-30 за кулисами. И когда кто-то говорит: театр должен быть дешевле – я тут не соглашусь.

Александр Генерозов: Ну всё-таки вернусь к актерам и добавлю немного провокационности. Для актера важен ум? Навеяно дневниками мизантропа Тарковского, который говорил, что разных актеров видел, но умных – нет.

Юрий Грымов: Не соглашусь. Могу объяснить. Смотрите, я сейчас говорю, вот тоже есть расхожее выражение, что актер – это сосуд, его надо наполнить. И вот это глупость. Если сосуд пустой, вы туда кричите – а там эхо. А если он наполнен, то есть, наполнен, как человек, может быть, не какими-то энциклопедическими знаниями, а он наполнен своей жизнью, своим отношением к жизни. Я дураков не встречал актеров, поверьте. Я не встречал. Как я могу сказать, что кто-то был не развит? Тот же Алексей Петренко, с которым я работал, или Максакова, или Ясулович, Носик? Я могу перечислять. Я могу также перечислять массу актеров и молодых, сегодняшних. Нет, актерская работа уникальна тем, что, помимо того, что ты проживаешь, живешь на сцене, ты же к этому готовишься. И если в той же «Войне и мире» есть понятие «кавалергард», я не буду своему актеру объяснять, кто это, это его проблема. Значит, он должен понять, кто такой кавалергард. А если он ждет от меня, чтобы я ему рассказал, а он не залезает в книгу или в интернет, это плохой артист, понимаете? Я думаю, развитие у актеров очень сильное, они же постоянно... Рассуждаем мы о людях, о поступках. И эти знания, и эпохи времени тоже очень важно. Поэтому, нет. А потом, скажу честно, с дураком трудно. И зачем мне с дураком работать?

Александр Генерозов: Больше фактов о нашем госте узнаем в серии быстрых вопросов, ответы в любом формате! Что технически сложнее: театральная сцена или съемочная площадка?

Юрий Грымов: Сложнее театральная, потому что это все происходит в некоем моменте. И это нужно сделать так, чтобы это работало постоянно, четко. А в кино все-таки очень много таких штучек, которые вам помогают – монтажка, озвучка, саунд-дизайн и так далее. Театр – это совершенное древнейшее искусство.

Александр Генерозов: Аплодисменты: адекватная оценка постановки или дань традиции, хлопать будут по-всякому?

Юрий Грымов: Если спектакль плохой, то это дань вежливости. Если спектакль хороший, то вы чувствуете абсолютно – какое качество аплодисментов. Я, допустим, сижу в зале где-то далеко, когда на спектакле, я всегда это четко чувствую, это качество. Скажу вам честно, когда случилась пандемия, локдаун, мы открылись, театр, помните, на 25%. В зале было мало людей, 25% это очень мало. Все сидели в масках, и когда после полугода, это пауза практически, полгода, артист должен, как лошадь, бегать, понимаете? Надо тренироваться. И когда мы вышли на поклоны, поверьте, в зале люди плакали. И на сцене артисты тоже плакали. И хлопали они, 25%, как 150. Качество аплодисментов чувствуется. И я скажу честно, я не люблю, когда хлопают во время спектакля, потому что, ну, как хлопать во время спектакля? Там же люди живут, вы же подглядываете, вы же участник этих событий, зритель, да? Хлопать, мне кажется, надо в конце. Если я допустил возможность похлопать в середине, значит, я дал вам возможность такую. То есть я дал вам такую возможность, такое расстояние, чтобы вы могли оценить. Это неправильно. Это не антреприза, это не шутка.

Александр Генерозов: Фрида Кало, Ева Грин, Джеффри Раш и Джордж Буш – такие вот люди в один день с вами родились. Кто близок и интересен?

Юрий Грымов: Вы забыли Ницше, Далай-Ламу, забыли Сильвестра Сталлоне. Я к этому спокойно отношусь, я человек православный, к этому отношусь так, ну, прикольно, не более того. Я не терзаю себя какими-то параллелями. Так что, вот сейчас я начал перечислять вам, Далай-Лама, кто там ещё, ну что мне скажут: о, сумасшедший пришел.

Александр Генерозов: Театр 19 века был театром изобразительным, это я так назову его. Потом 20 век, революционные изменения в театре, авангард, Мейерхольд, театр классический разобрали, и сложно понять, что же является основой театра сейчас, какова его сверхзадача? Просто сделать шоу, чтобы оно понравилось?

Юрий Грымов: Ну, конечно, это не шоу. Хотя это очень важно. Это не шоу, хотя визуальными эффектами я увлекаюсь, потому что, если есть возможность воздействовать на вас, помимо драматических каких-то вещей актерских, визуальными – свет, звук и так далее. Но если мы говорим про то, что называете классическим театром 19 века, то есть, на самом деле, я думаю, что нужно говорить о раньше. Надо говорить о Греции и так далее. Но это совсем далеко. Если говорить про 19 век, это развлечение чистой воды. Не было такого понятия режиссера в том понимании, то есть человек, который выстраивает и высказывается, этого не было. Актрисы сами себе выбирали костюмы, произносили речи так, что если актрисе не нравился партнер, то есть актер, с которым она работает, она к нему так и относилась по роли. То есть она так к нему и относилась, такое самодеятельное искусство. Конечно, все перевернул Станиславский своим художественным театром, это 100%. Мейерхольд, я думаю, что нет. Вот вы говорите, и это расхожее такое мнение. Это все не так. Скорее всего, все это перевернул Эйзенштейн, потому что он нанес, конечно, сокрушительный удар и по театру, и по всему. Только нельзя забывать, что продюсером Эйзенштейна был Сталин. Нельзя забывать. Я сейчас не шучу и не иронизирую. Я просто очень хочу...

Александр Генерозов: Удар – это вы с отрицательными коннотациями или…

Юрий Грымов: И с отрицательными, и с положительными, со всеми. Некое движение. Вы вспоминали, и можно вспоминать того же Кандинского, Лентулова и так далее. Это все отражение времени. Не существует художник вне времени. И сам театр, он меняется. Сегодняшний театр, в моем понимании, это абсолютное высказывание. Это первое. Во-вторых, я за авторский театр. Театр «Модерн» – это авторский театр. Да, там, в основном, идут мои постановки. Но идут еще постановки других режиссеров, которых я нашел, которых я выбрал, которых холю и лелею. Потому что они отвечают тем требованиям, которые я выставляю. То есть эстетики, этики спектаклей, которые идут в театре «Модерн». Бывают такие случаи – вы приходите в какой-то театр, и вам понравилось. А вы думаете: «пойду-ка я в этот театр еще раз через месяц, на другую постановку». И вы особо не посмотрели, что там идет, просто вам понравилось. Вы приходите, и вы в шоке. Потому что вам вообще не нравится. Вообще не то, что вы видели месяц назад. Почему? Потому что сегодня исповедуется такая история – директорские театры, продюсерские театры, такой, знаете, базар-вокзал, 22 режиссера, один режиссер ставит во всех театрах. Нет, я против этого. Я воспитан на том же, Марк Захаров, Эфрос, Гончаров, Любимов, то есть люди, которые исповедовали определенную эстетику и этику спектакля. Поэтому для меня театр – это высказывание.

Александр Генерозов: Вы довольно активно ведёте жизнь в соцсетях, и там вы сразу обозначаетесь «Вход для добрых людей». Это ваша жизненная позиция в целом?

Юрий Грымов: Это моё кредо, я как бы никогда себя не навязываю. Мои соцсети я веду сам. У меня нет цели «объять необъятное», я делаю то, что мне интересно. Сделал рубрику по понедельникам «По-моему, это красиво». Делюсь своими путешествиями, какими-то работами, которые я видел, фотографировал, какие-то свои. Также у меня есть рубрика постоянная в четверг «Большая рыба», я рекомендую фильмы, которые я посмотрел. Разбор. Длинные посты, где я рассуждаю о кино, потому что я до сих пор остаюсь романтиком кино, хотя мне современное кино очень мало нравится. Не потому, что я стал старый и с белой бородой, просто я могу сравнивать. Мне кажется, что соцсети это довольно-таки интересно. Почему я написал «Добрым людям», знаете, у меня есть правило одно. Оно жесткое, но оно есть, и я могу сказать, знаете, какое? Вот если я кому-то звоню, у меня телефон записан. Если мне человек не перезванивает в течение двух дней, я ему больше не звоню никогда. Потому что я знаю, что у него записан мой телефон. Согласны? Он же видел, что я звонил. А чего это он не позвонил? А, может, мне нужна помощь? А, может, мне нужен совет, согласны? Все, спасибо. Я не то, что обиделся, но все, нет проблем.

Александр Генерозов: Также мне понравилась и тронула ваша рубрика «По-моему, это красиво», где видно, что вы дизайнер в душе до сих пор. Не хотите вернуться к истокам, в дизайн?

Юрий Грымов: Нет, наверное, туда не хочу. Мне нравится заниматься интерьерами. Новый проект театра «Модерн», реконструкция, которая, мы стоим в очереди, будет, потому что здание историческое, старое. Там выступал Ленин, это бывшая масонская ложа, старый особняк на Бауманской. И там театр «Модерн». Биржа зерна была там, банк и так далее. «Дом Пионеров», и вообще, много всего. И вот новый проект как бы делал я с архитекторами, с художниками. То есть восстановить интерьер, как был, и довести его до какого-то моего понимания современного театра. Это не значит, что это должен быть какой-нибудь хай-тек ужасный, который, весь хай-тек похож на крематорий, вам не кажется? Кухни вот эти блестящие, какой-то ад. Это делается только для журналов. Представляете, когда я вижу такие кухни, знаете, такие кухни-2000, знаете, такие белоснежные поверхности, какие-то шкафы, до которых дотрагиваешься, там остаются отпечатки пальцев. Понимаете? Это говорит о том, что люди там не готовят. Понимаете? Как только в этот интерьер попадает что-то живое, какая-то баночка, вилочка, все это разрушается, вся эта эстетика. Это понятно. Поэтому меня интересует работа с интерьером. Я, наверное, с удовольствием выступил бы, так мечтаю, на ходу мечтаю, декоратором какого-нибудь интерьера. Мне было бы это интересно.

Александр Генерозов: Наш российский кинематограф – я долго вообще не мог это словосочетание серьезно воспринимать, но вот он вроде как оживает. В любом случае, сериалы, которые я могу смотреть, появляются. И вы всё равно настроены скептически к нашему кино?

Юрий Грымов: Понимаете, в чем дело? Я все-таки воспринимаю кино как художественное. Ключевое слово – художественное кино. Не просто пересказ какого-то сериала, прикольно, знаете, да? Мне это не интересно. Русское кино, к сожалению, стагнирует. На страну обрушилось гигантское количество спортивных драм. Эти белокурые улыбки, а кино беззубое. Это невозможно смотреть. Это невозможно. То есть это серьезно. Это не просто пришли, заработали и ушли, а это другая история. Поэтому отечественное кино удручающее. Я академик кино. Сейчас отсматриваю лауреатов на премию «Ника». Но в этом году что-то сдвинулось. Несколько картин прямо очень достойных, современных. Молодые ребята какие-то, прямо круто. Круто. Может быть, это не моя эстетика – черная комедия и так далее, я не очень это люблю. Но я вижу уровень этого художественного высказывания. Это интересно. Мировое кино тоже все превращается в какую-то фигню, это фастфуд. Послушайте, если Дэвид Линч говорит совершенно слова, под которыми я подписываюсь. Он говорит: «Я потерял систему координат. Фильмы, которые мне нравятся, не собирают бокс-офис». А театр, там остался автор. Там есть живой автор, я имею в виду, и автор, и драматург, и режиссер, и артисты, это автор.

Александр Генерозов: Ну, про мировое кино, всё-таки парочка киноманских вещей от двух Андерсонов, Уэса с «Французским вестником» и Пола с «Лакричной пиццей» появилась зимой.

Юрий Грымов: Французский вестник – это не кино. Это не кино, это телеграмма. Это не кино, понимаете? И, знаете, есть режиссеры, которые снимают всю жизнь одно кино.

Александр Генерозов: Да, это ровно то же самое.

Юрий Грымов: Мне это не интересно. Я уже видел, я все понял, спасибо, двигаемся дальше. Но, смотрите, я же тоже меняюсь. Вот вы вспомнили в начале программы, что у меня есть спектакль «Нирвана» про Курта Кобейна. 15 лет назад я спектакль поставил, он успешно шел, и тихонечко мы его потом сняли. Со временем я увлекся кино и так далее. Я его в театре «Модерн» восстановил, но он совершенно другой. Все сцены другие. Я не смог повторить. Знаете, почему? Я-то изменился за 15 лет. Я стал другим режиссером. И время изменилось. И люди изменились. Всё изменилось. И мое отношение к гранжу изменилось. Поэтому это другой спектакль. Он такой же сегодня очень популярный у нас в театре «Модерн», но это другое.

Александр Генерозов: Ну вот к слову о Курте Кобейне. Это музыка вечная, но всё же это начало 90-х. А как вы взаимодействуете с сегодняшней музыкой?

Юрий Грымов: Мне это все очень нравится, но я не крашу бороду. У меня борода седая. Я не пытаюсь думать: ой, я молодой, буду слушать какую-то специальную музыку, чтобы быть моложе. Это клиника, понимаете? Или режиссер говорит: «Знаете, мы будем брать только молодежь, будем ставить только молодежные спектакли», а ему уже 64, ну вот как-то так это выглядит.

Александр Генерозов: Юрий, спасибо огромное за то, что нашли возможность прийти к нам, новых отличных проектов в вашем театре, приходите с ними к нам ещё! Друзья, кино- и театральный режиссёр, художественный руководитель театра «Модерн» Юрий Грымов провёл с нами свой воскресный вечер на Европе Плюс. Александр Генерозов, пока!

Юрий Грымов: До свидания!