Марк Эйдельштейн: о фильме «Сто лет тому вперёд», актёрском образовании и играх

14 апреля гостем шоу Week&Star стал актёр Марк Эйдельштейн! Читай интервью ниже или подписывайся на подкаст, мы есть в Apple Podcasts, Google Podcasts, Castbox, «Яндекс.Музыке».

Александр Генерозов: Сегодня этот час с нами проведёт актёр, который стремительно ворвался в самые актуальные проекты кинематографа, от «Страны Саша», которая стразу попала в программу «Берлинале», до суперпроекта «Сто лет тому вперёд», рад представить всем, Марк Эйдельштейн! Привет, Марк, и всем добрый вечер!

Марк Эйдельштейн: Всем добрый вечер, да!

Александр Генерозов: Есть известный кадр, на котором актеры «Друзей» летят в самолете накануне премьеры легендарного сериала, их продюсеры везут в Лас-Вегас, их никто не знает, но они завтра станут звёздами! Ты сейчас, перед выходом в прокат «Сто лет тому вперёд», возможно, находишься в таком же статусе, не задумывался?

Марк Эйдельштейн: Ну, мы с какой-то грустной ноты начали, потому что продюсеры «Сто лет тому вперёд» нам такого не устроили, и, видимо, у них нет ощущения, что это будет такого же уровня фурор (смеётся). Но правды ради, пока я сейчас до вас ехал, я увидел два огромных билборда, и это очень странное ощущение, потому что у меня не было такого масштаба проектов, и сейчас я с ним сталкиваюсь впервые, что вот ты едешь в такси и вдруг видишь себя где-то на большой афише. И это такое ощущение дереализации, будто ты в фильме находишься. То есть там фильм с тобой, а ты сейчас едешь в машине, и это тоже фильм. И таким образом, реальность немножко плывет по чуть-чуть.

Александр Генерозов: Ну а продюсерам кинем такое пожелание на будущее – раскручивать звезд, можете и так поступить!

Марк Эйдельштейн: Это был бы классный пиар-ход, кстати! А потом заснимать, как они тусуются, и делать из этого фильм о фильме. Это было бы классно, да. Правда, видимо, уже не с нами…

Александр Генерозов: 2024 год, судя по количеству фильмов, готовящихся к выходу, для тебя стал ударным. Ты уже столкнулся с таким явлением, как нехватка сил или нехватка календарных часов?

Марк Эйдельштейн: Да нет, пока есть куда жать, более того – у меня есть теория, что чем больше у тебя дел появляется, тем лояльнее к тебе относятся время. Вот как у нас в фильме «Сто лет тому вперёд», у нас там время выведено как отдельный герой. Время – это некое оно. И время в реальной жизни – это тоже как бы некоторая субстанция, с которой реально работать. По крайней мере, я помню, когда учился в школе и ничего не делал, время утекало очень быстро. То есть я возвращался из школы – и уже наступал вечер, а возвращался я между тем в час дня. То есть я приходил, открывал компьютер, что-то делал, и бах – уже вечер, надо делать уроки, засыпать и опять идти в школу. А потом, когда я начал заниматься китайским, скрипкой, пошел на фехтование – я почувствовал, что времени становится все больше и больше, и ты успеваешь уже и уроки сделать, и в компе посидеть. Мне кажется, что чем больше ты его загружаешь тем, что тебе нравится, какими-то интересными вещами, тем лояльнее оно к тебе относится и тем больше оно тебе дает пространства. Такая странная метафизическая теория, но вроде как работает... пока.

Александр Генерозов: Круто, я прямо задумался. Итак, ты Коля Герасимов в новой экранизации «Сто лет тому вперёд». Скажи честно, а «Гостью из будущего» ты посмотрел уже при подготовке, или это классический фильм, и ты не мог пройти мимо ещё в детстве и помнишь, что происходило в каждой серии?

Марк Эйдельштейн: Такого, чтобы помнить, что происходило в каждой серии – нет, конечно. Классика – да. Но это классика не моя, а моих родителей. То есть она не была мной присвоена, это было что-то, что просто... Ну вот я знал, что я ребенок, а у моих родителей тоже было детство. И тому, что у них было детство, есть всего лишь одно доказательство, точнее два. Это фотоальбомы, где они засняты маленькими – это можно было и на фотошопе сделать, можно было им и не верить, это плохое доказательство. И второе – вот этот факт, что у них был любимый телесериал, что были любимые герои, Фима Королев, Алиса Селезнева, Коля Герасимов. Конечно, я про это знал, но до конца я не понимал, в чем нонсенс, в чем феномен этого. А вот совсем недавно я пришел к мысли, что это же шикарно, это жизнь материала Булычева, это даже некоторый такой образ сансары. Потому что вы представляете, эти герои – они продолжают жить! Вот, например, мой брат младший, ему 17 лет. И вот я знал про Алису Селезневу, для меня это что-то значило, потому что я чуть поближе туда. А он совсем не знал уже, потому что время ускоряется, все бежит сильно вперед.

Александр Генерозов: Ты – зумер, он – альфа!

Марк Эйдельштейн: Да-да, так и есть! И вот он узнает про ту Алису через наш фильм, и это суперкруто, это необходимое колесо сансары, ну то есть, это все равно, как если через 40, к примеру, лет переснимут «Гарри Поттера». Это будет плохо? Нет, это не будет плохо. Это реальное колесо сансары искусства, в этом прикол.

Александр Генерозов: Такая мощная тема, но я немножко снижу накал, мне показалось, что фильм очень геймерский. Ты сам, кстати говоря, как насчет погамать? У тебя остается для этого хоть какое-то время еще?

Марк Эйдельштейн: Я на самом деле был зависимым, я был зависимым от игры, причем не какой-то суперизвестной, типа как Fortnite, Counter-Strike или Dota, а я был зависим от флеш-игры во ВКонтактике. Вот то, что я сказал в самом начале, что ты приходишь из школы, открываешь компьютер и пропадаешь – это вот было оно. Я просто открывал, и мне дальше не было интересно ничего. А когда родители стали забирать у меня ноутбук, я просто бился в истерике, я чуть ли не дрался с ними, 10-13-летний на тот момент. Это очень долго продолжалось, это реально стало зависимостью, и я просто знаю, что это очень страшно. И также я знаю, как много счастья всё-таки это приносит, но в 13 лет я бросил эту зависимость с помощью разных всяких техник, это было непросто, но после этого я не включал ни одну игру и вообще ни во что не играю. И как-то меня к этому даже и не тянет.

Александр Генерозов: Фильм начинается с ломки «четвёртой стены», ты обращаешься к зрителю. Многие актёры говорят, что это непривычная актёрская задача. А я не могу понять, так уж ли это сложно?

Марк Эйдельштейн: Сложно... Ну, есть застольный период какой-то, когда вы с режиссером, командой обсуждаете, разбираете идеи фильма, что вы там транслируете, о чем вы хотите рассказать, когда ты разбираешь роль. И это достаточно смелый ход, но он не новый, потому что вообще в первый раз четвертую стену сломал такой режиссер Эдвин Портер, в 1903 году в фильме «Большое ограбление поезда». Это фильм, в котором чуть ли не впервые был применен параллельный монтаж, и в конце этого фильма один из грабителей смотрит в камеру резко. Потом он поднимает пистолет и стреляет в зрителя. Ну, то есть он как бы не успевает выстрелить, но у тебя полное ощущение присутствия. И это 1903 год! То есть еще даже звука нет, а четвертую стену уже сломали. Вопрос в другом: я вот в этом фильме очень конкретно понимаю, для чего он это делает. Почему, в чем этот ход, как он оправдан и как они к этому пришли. Потому что они таким образом первые сделали зрителя не сторонним наблюдателем, а своего рода соучастником процесса. Когда он практически прямым текстом говорит: «Это про вас, это не про ограбление поезда». А нам сложно было другое, нам сложно было найти всем поворотам Коли в камеру свое оправдание. То есть оправдать этот ход в большом смысле и оправдать каждый конкретный. И это было очень интересно, и мне кажется... Ну, это может, конечно, только зритель сказать, получилось это или нет. Режет это или нет?

Александр Генерозов: Нет, нет! Это очень здорово освежает с самого начала, поскольку это прямо в самом начале происходит. Не дает сразу в какую-то рутину скатиться. Сюжет, на мой взгляд, достоин вполне Нолана в плане замороченности причинно-следственных связей. Как долго ты втыкал в петли времени, альтернативные реальности?

Марк Эйдельштейн: Да, мы разбирались, более того, мы даже фантазировали таймлайны. Это очень интересные пространства, я думаю, даже я понимаю теперь, почему Нолан так много с этим работает. Потому что это какая-то цепляющая тебя субстанция, с которой хочется экспериментировать, хочется работать.

Александр Генерозов: Ты хотел быть актером, а родители не хотели. История ну практически эталонная для успешных актеров. А может, так и должно быть? Только те, кто против потока, хотя бы отчасти?

Марк Эйдельштейн: Мне кажется, важнейшее качество актера, вообще – это количество боли, которую он пережил. Это не обязательно какие-то трагедии, это вопрос в отношении человека к тому, как и что он переживает. Я вот всё детство очень остро переживал. Если мама ругала меня, например, что я не стал есть овсяную кашу. Но я ее не любил, а если я не люблю есть овсяную кашу, то я её и не буду есть! Ну, или там манную кашу с комочками.

Александр Генерозов: Я так понимаю, что каша до сих пор сложное место?

Марк Эйдельштейн: Нет, сейчас уже нормально. Уже понял, что надо для мышц, для белка. Но если я не хочу есть, я не буду её есть! И дальше мама вот так смотрит на меня с укоризной и говорит: «Ладно, не ешь, а я старалась для тебя, варила». И всё! Тут моя принципиальность в том плане, что я не буду есть кашу, сталкивается с маминым вот этим взглядом, и происходит взрыв! И дальше я могу три дня ходить и думать о том, что, «блин, я обидел маму». Но я не стал есть эту кашу.

Александр Генерозов: А ведь это была простейшая техника манипуляции!

Марк Эйдельштейн: Да, но которая не работала! Ну и на таком маленьком примере просто хочется сказать, что то, о чем ты даже можешь говорить дальше в театре и кино, это то, насколько остро переживал, ну, например, свое детство. И в этом плане то, что родители не хотели или во что они не очень верили поначалу, это оставило свой отпечаток. И поэтому все герои, которые у меня сейчас есть на данный момент, они про взросление. Из неприятия меня родителями я, получается, черпаю для этого темы. Поэтому я им за это очень благодарен.

Александр Генерозов: Преодолел эту боль, эту энергию, это сопротивление и попал, если я правильно понял, в училище имени Евгения Евстигнеева, твоего земляка. Для тебя эта фигура скорее мемориальная, пантеонная? Или ты чему-то учился и от него?

Марк Эйдельштейн: Поначалу, конечно, я не понимал, что это, кто это. Просто вот на театральном училище написано, что оно имени Евстигнеева. Я не понимал, ну, наверно, мне просто лет было немного, 13 или около того. Я даже не задумывался кто это. Потом я начал изучать и офигел, насколько это великий человек. Но он все равно не стал от этого для меня живым. А вот когда мне про него рассказали Татьяна Васильевна Цыганкова – великий педагог, Рива Яковлевна Левите – величайший тоже педагог, и вот оказалось, что они с ним знакомы, они с ним дружили. Они рассказывали мне какие-то истории про их взаимоотношения, про то, что он ходил по этим улицам, и тут я понял, что вообще-то, к разговору о времени, время – очень плотное, и всё очень близко и всё взаимосвязано, вот. И это тогда меня очень поразило!

Александр Генерозов: Вопросы покороче, ответы как угодно. Я за сегодня ни разу не сравнил тебя с Тимоти Шаламе. «Спасибо, Саша»? Или «Почему бы и нет»?

Марк Эйдельштейн: Ну, спасибо тебе сказать уже не могу, потому что ты это только сделал, сравнил меня. Ну нет, нормально, респект – привет, Тимоти!

Александр Генерозов: Я не о том, что, собственно сравнивают. Тебя это достало, вот я о чем?

Марк Эйдельштейн: Это не достало, но меня уже достали, честно говоря, вопросы «не достало ли меня это!» Вот такая рекурсия получается.

Александр Генерозов: Ахах! Хорошо! Перед сценой ты интроверт, весь в себе, или потрепаться с парнями, и «ладно, я работать»?

Марк Эйдельштейн: Зависит от сцены.

Александр Генерозов: Обидно роли мимо себя пропускать кому-то?

Марк Эйдельштейн: Нет, наоборот! Сейчас вот очень приятно роли мимо себя пропускать. Я сначала очень расстраивался, ты приходишь на пробы, и тебе хочется, чтобы на всех пробах утверждали. Потом ты придумываешь себе вот такую метафизическую конструкцию, что если тебя не утвердили, значит, роль решила, что так ей будет лучше. А главный все-таки в этой конструкции «актер и история», не актер, а сама история. Потому что мы, актеры, обслуживаем истории. И если история тебя не выбрала, то так, значит, для неё лучше. А главное, чтобы история прозвучала, а не ты сыграл.

Александр Генерозов: Практически как космеон, который выбрал или не выбрал тебя?

Марк Эйдельштейн: Кстати да, неплохо!

Александр Генерозов: Залёт, косяк, ошибка. Это жжёт и мучает тебя потом, будто ты выпил слишком горячего чая?

Марк Эйдельштейн: Это тяжело. Каждый раз, делая дубль, даже когда говорят «снято», ты думаешь: «Стоп, а все ли я доделал, все ли я хорошо сделал? Не мог ли сделать что-то лучше?» Но потом приходит осознание, что это, в принципе, эгоизм. И ты понимаешь для себя: «Стоп, это мои проблемы, это значит, я не доделал», это значит только то, что нужно усерднее готовиться и больше выкладываться. Но если режиссер сказал «снято», то значит снято.

Александр Генерозов: Заплакать или расхохотаться по сценарию. Не вопрос?

Марк Эйдельштейн: Заплакать чуть сложнее, но по сути нормально, справимся.

Александр Генерозов: Заморочен по питанию и биохакингу? Чтобы сохранить максимально данные?

Марк Эйдельштейн: Вообще, слово «биохакинг» впервые в жизни слышу.

Александр Генерозов: А, ну это просто потому, что молодой еще (смеётся). Сериал или полный метр, что более твоё по духу?

Марк Эйдельштейн: Интересная история.

Александр Генерозов: 18 февраля, в один зимний день с тобой, родились Энцо Феррари, стендап-комик Зоя Яровицына, и я не могу не вспомнить – Dr. Dre. Кто интересней всего?

Марк Эйдельштейн: Dr. Dre, конечно! Великий мужик, абсолютно. Музыку его я очень люблю, и наушники от него я всегда очень хотел, никогда не было возможности. А так, «Beats By Dre» – это в 15 лет что-то невероятное, недосягаемое, очень желанное, респект ему.

Александр Генерозов: Начал ты свой путь фактически с ленты «Страна Саша». Ты сам целеустремленный, а твой герой ничего не знает наверняка. Быстро ты сам подхватил вот всю эту тему, как его играть?

Марк Эйдельштейн: На самом деле, в этом смысле мне очень везет на роли, потому что в тот момент, когда прекрасные Юлия Трофимова и Катя Михайлова утвердили меня на роль, я окончил первый курс, и я действительно не знал, куда дальше двигаться, что дальше делать, что пытаться.

Александр Генерозов: Тебя как раз поймали в этом состоянии, близком к твоему персонажу?

Марк Эйдельштейн: А я думаю, что это и есть причина, по которой меня утвердили, потому что они увидели эту растерянность, какую-то искреннюю и детскую. А её на самом деле очень тяжело сыграть. А вот, например, сейчас Коля Герасимов – это на самом деле история про пацана, который берет ответственность на себя. Вот в «Стране Саша» – он так и не берет ответственность за свою любовь, по крайней мере. Об этом говорит последняя сцена фильма, где он видится с девушкой, которую он любит, и он даже к ней не подходит, потому что он решает, что как будет, так и будет. Коля Герасимов уже не такой. Он знает, что если он сейчас этого не сделает, то есть вероятность, что никто этого не сделает. И он берет на себя эту ответственность. Мне кажется, это клево, потому что сейчас это очень созвучно, я начинаю приходить к тому, что ответственность брать нужно, и это очень по-мужски.

Александр Генерозов: Однозначно! Ну вот упоминал про разбитую скрипку, наверное тоже тебя уже замучили этими вопросами, но тем не менее это правда, что ты потом немножко пожалел об этом, и тебе пришлось досовершенствовать свои навыки в «Смычке»? Это карма, это карма, брат! Ты понимаешь?

Марк Эйдельштейн: Может быть. Это сансара, тогда уж. Скрипка меня догнала, речь идет о сериале «Смычок», где мы играем с Рузилем Минекаевым. Да, конечно, я пожалел, что я тогда это сделал, но потом я вдруг врубился в тот факт, что если б я этого не сделал, то, возможно, я бы и в «Смычке» не снимался. Все происходит так, как задумано Временем. Время – оно решает, а не я.

Александр Генерозов: А Рузиль, на твой взгляд, смог выйти из себя и превзойти самого себя, конечно, про сериал «Слово пацана».

Марк Эйдельштейн: Он не выйти смог, он вылететь смог! Он просто большой красавчик, и когда я смотрел «Слово пацана», я так гордился, что я с ним знаком, потому что мне кажется, что он так точно и так, наверное, благодаря партнерам, благодаря сценаристам, благодаря режиссеру он это сделал, но зато как сделал – это просто, я не знаю, мой поклон, я тебя уважаю, это очень крутая и точная актерская работа!

Александр Генерозов: В «Сто лет тому вперёд» – масса хромакейных, CG-съемок. Это трудный опыт, быть вне поля действия, вне картинки. Это нужно вводить в стандартные учебные процессы, или каждый сам для себя, ну, типа, осваиваешь такой скилл – ну и молодец, играешь в CG-сценах!

Марк Эйдельштейн: Ну конечно, играть на хромакей в институтах никто не учит...

Александр Генерозов: А почему, почему? В 2024 году, почему так?

Марк Эйдельштейн: А потому что это в принципе бесполезно. Потому что в этом и прикол университетов театральных, мне кажется. Потому что тебе дают определенный багаж знаний, который ты потом можешь использовать не только, скажем, при игре на хромакей. Просто система Станиславского – это система психологического переживания, ты погружаешься в роль, ты начинаешь думать, что ты и есть Коля Герасимов. А есть какие-то вещи, типа хромакея в современном мире, которые ты ну никак через систему Станиславского не решишь. Потому что ты не можешь никак реально поверить, что ты сейчас в будущем, это очень сложно. Если кто-то так может, это очень круто, но я не могу, например. Но для этого есть, например, система Михаила Чехова, которая близка к системе представления. И вот есть такая хорошая цитата в его книге, что «не то, что есть, побуждает нас к творчеству, но то, что может быть». Не действительное, но возможное. И этому нас учили в институте, и вот как раз это – самый суперкрутой ключ, как существовать внутри хромакея. Ты его представляешь, придумываешь свой мир какой-то, что там будет нарисовано, и так становится проще, и за это спасибо институту!

Александр Генерозов: Ну, то есть ты не скажешь, что это какое-то отсталое обучение, оно просто дает вечный базис?

Марк Эйдельштейн: Нет-нет. Вот как раз моя мастерская, мастерская Брусникина и Щедрина, – это точно не отсталое образование, и у нас там было очень много крутых предметов. Например, такой предмет, как сторителлинг, его нам вел актер Алексей Анатольевич Розин. У нас были перформативные практики, и в этом плане, мне кажется, у нас суперавангардное и передовое обучение было.

Александр Генерозов: Ты в «Сто лет тому вперёд» читал Алисе рэпчик, типа фристайлил. По сценарию было? Или тебе дали возможность показать себя?

Марк Эйдельштейн: Это был действительно фристайл. Но фристайл этот был осуществлен и в первый раз зачитан на первых пробах, к которым я очень плохо подготовился, потому что там было очень много текста и очень много сцен, и одна из сцен была как раз эта, где был рэп, где был, точнее, написанный рэп. Это мой герой Коля Герасимов, он включает с телефона или с колонки бит и под него что-то зачитывает. И я подумал – о, тут я разгуляюсь сейчас на пробах. Я нашел бит, а ведь фристайл – это, по сути, не то, когда ты придумываешь на ходу, а то, когда ты, услышав бит в первый раз, кладешь на него уже написанный текст. Исконно фристайл – это так. Я нашел тогда бит, под него зачитал, понял, что туда можно добавить пару строчек, потом пришел и прочитал это Саше Андрющенко, и в таком виде это и вошло в фильм. Это очень круто!

Александр Генерозов: Ну, то есть ты с хип-хопчиком по жизни – это твоя музыка, да?

Марк Эйдельштейн: Да, я обожаю эту музыку, и сейчас будет выходить сериал «Фарма», и для этого сериала я записываю альбом, его можно будет послушать на всех площадках!

Александр Генерозов: А еще какие скиллы, ты упомянул фехтование, ты там много такого наговорил...

Марк Эйдельштейн: Да всякого разного, но это всё профанация, я фехтовать то чуть-чуть умею, ну так, в рамках учебы.

Александр Генерозов: Да это неизбежная часть любого, наверно, актерского портфолио.

Марк Эйдельштейн: Нет, ну вот сейчас я на бокс пошел, у меня костяшки вот все сбиты, чуть болят, но очень мне нравится.

Александр Генерозов: Классический бокс?

Марк Эйдельштейн: Да, классический. Канонический даже. Ну и диджеингом сейчас пытаюсь заниматься, это помогает работать с ритмами, я все больше и больше думаю о том, что кино – это ритмы, и актерская профессия – это тоже ритмы, и диджеинг как-то помогает с этим разбираться. Всяким стараюсь заниматься, в общем.

Александр Генерозов: Майские придумал, где провести?

Марк Эйдельштейн: Наверное, на работе, потому что у меня горизонт событий чисто до премьеры «Сто лет тому вперёд», а что будет дальше – я вообще не знаю!

Александр Генерозов: Марк, спасибо огромное за отличный разговор, предвижу множество премьер и проектов, заглядывай к нам с ними, будем рады новым встречам!

Марк Эйдельштейн: Конечно!

Александр Генерозов: Марк Эйдельштейн, звезда «Страны Саша», «Праведника» и давно ожидаемого «Сто лет тому вперёд» провел свой воскресный вечер вместе с нами на Европе Плюс. Ну а я, Александр Генерозов, прощаюсь с вами на 7 дней, мы встретимся в воскресенье в 17:00 с новым выпуском Week&Star. Будет звёздно, будет интересно, пока!

Марк Эйдельштейн: Пока!