20 сентября гостем Week&Star стал актёр театра и кино – Анатолий Белый! Читай интервью ниже и подписывайся на подкаст для iOS или Android.
Александр Генерозов: На Европе Плюс замечательный артист театра и кино, он умеет воплотить образ сурового мужчины на экране, но в то же время он – отчаявшийся булгаковский Мастер на сцене театра, а ещё, стоит хотя бы раз услышать его проникновенное чтение стихов Мандельштама, что тут скажешь – талантливый и разносторонний, Анатолий Белый! Здравствуйте, Анатолий, и привет всем-всем, кто с нами сейчас.
Анатолий Белый: Здравствуйте Александр, здравствуйте всем!
Александр Генерозов: Ну, стихи-то читаете до сих пор?
Анатолий Белый: Скажу так: для души.
Александр Генерозов: Для всех знакомых с вашим творчеством, вы актер театра МХТ имени Чехова. И вот вы второй год с Театром Наций, с французским режиссером, да ещё в «Дяде Ване»! Что это было, попытка побега?
Анатолий Белый: Ну что ж вы так сразу провокативно спрашиваете? (смеется) Нет, никаких попыток побега, это было прекрасное предложение, от которого, естественно, не смог отказаться. Периодически актерам поступают предложения поучаствовать в спектаклях антрепризных и, например, в спектаклях в других театрах. Так вот в антрепризу я не хожу, и не ходил никогда. А вот предложение сыграть доктора Астрова в пьесе Чехова «Дядя Ваня» в постановке Стефана Брауншвейга – художественного руководителя Théâtre de l'Odéon в Париже. Совместно с такими потрясающими партнерами, как Евгений Миронов, Юлия Пересильд, Елизавета Боярская, Виктор Вержбицкий и далее по списку… Естественно, у меня никаких противопоказаний как у «доктора Астрова» не было. Я сразу согласился, одна из знаковых, в общем-то, ролей для актера-мужчины, и то, что она ко мне пришла, это просто чудо. И я согласился.
Александр Генерозов: Итак, «Дядю Ваню», пьесу Чехова, ставит французский режиссер. А чем любопытен сам по себе Стефан Брауншвейг, если опустить эпитеты «легендарный», «прославленный», «известный», расскажите нам простым языком?
Анатолий Белый: Стефан Брауншвейг для меня оказался очень русским, прежде всего. Потому что всегда есть такой зазор, когда иностранный режиссёр, европейский в данном случае, ставит Чехова. И это всегда взгляд со стороны, это всегда другой, конечно же, Чехов. Но этот оказался прекрасным. Потому что взгляд изнутри и взгляд со стороны – это разные вещи, и иногда взгляд со стороны очень даже нужен. Потому что мы уже привыкли к какому-то своему Чехову, русские актёры знают, как играть Чехова, как английские – Шекспира. У нас постановки Чехова, и даже наша МХАТовская «Чайка» тому подтверждением недавняя – это очень острый, современный язык, порывистый. Какие-то отношения, и фразы, и построения. Интонации. Но, тем не менее, мы любим играть Чехова на контрапунктах. То есть, грубо говоря, если что-то там человеку плохо, он старается делать вид, что ему хорошо. Или наоборот. Здесь – напрочь всё это убрал Стефан, и сказал, что мы играем текст. Для русского актера услышать «играть текст» это нонсенс: «Это как это?», «Это же написано!», «Что же мы играть-то будем, оно же уже написано?». А он говорит: «А вы попробуйте сыграть то, что уже написано». И донести, что написано, простым языком театра.
Александр Генерозов: Но это же чеховская мысль? По-моему, он так и говорил актерам, и Стефан процитировал его, да?
Анатолий Белый: Было дело, вы абсолютно правы, Александр. Было дело, когда актёры – не помню, какая это была постановка, то ли одна из первых, то ли какая-то сложная пьеса, «Вишневый Сад» или что-то еще, не помню, не буду врать. Но актеры МХАТа тогда написали письмо Чехову: «Дорогой Антон Павлович, у нас близится премьера, мы в растерянности, как же играть вашу пьесу?». На что великий писатель ответил: «Ну там же всё написано». Вот, собственно, здесь была соблюдена такая статичность. Такая постановка, можно назвать, классическая. Потому что нет никаких там абсурдных решений, всё именно как написано. Но попробуй это сыграть! И вот ты остаешься один на один со своим партнером и Чеховым, где всё видно, как на блюдечке, как и что с тобой происходит. Потому что статика, и тебе незачем скрываться за какими-то движениями лишними, и это оказалось очень непростой и очень интересной задачей. Мы сначала брыкались сильно, вносили кучу предложений о том, что мы в это время делаем, «а вот давайте я буду в это время бегать», «а в это время наливать воду», а потом что-то ещё, на что Стефан мягко говорил: “No”, “no”,“no”. И как бы вел нас в эту сторону статики, которая в то же время даёт наполнение. И тут уже не соврешь, вот насколько ты наполнен, настолько ты и сыграешь.
Александр Генерозов: Работа с чеховским материалом – повышенная ответственность в нашей стране. Мы очень ревнивы к нашим классикам. Костров инквизиции не боитесь? От наших журналистов, зрителей, критиков?
Анатолий Белый: Вы знаете, не боюсь совершенно. Во-первых, потому что у нас премьера была ещё в прошлом году, а сейчас мы будем играть первый послекарантинный спектакль, и волнение именно из-за этого. Что мы не играли его несколько месяцев. А когда была премьера, мы, конечно, сильно волновались. Но здесь немножко я вас поправлю. Никакого халатного отношения к Чехову тут нет, потому что Стефан буквально до буквы соблюдал, чтобы мы проговорили текст Чехова так, как было там написано. До буквы! Не дай бог, ты переставишь слова, мы удивлялись, мы восхищались, потому что monsieur – француз, у него есть переводчик, замечательная Оля Тарарина сидела рядом с ним и прекрасно переводила. Но всё равно, он – француз, мы играем сцену, и перевода нет в этот момент, и вдруг он говорит: «Стоп!». И через Олю говорит: «Вы знаете, вот здесь вы поменяли слова местами».
Александр Генерозов: То есть он по памяти, зная, как должен звучать русский язык, поправил?
Анатолий Белый: Да! Он абсолютно обожает Чехова! Я почему вам сказал о его русскости, потому что у него действительно трепетная душа художника. Стефан, это знакомство – это огромный подарок для меня, я видел человека, увидел творческую единицу, которая с неимоверным трепетом внутри, очень ранимый, очень открытый ребенок. И вместе с тем – мудрый, очень умный человек, который закладывал туда какие-то вещи очень правильные, очень чеховские. Очень русские, и в то же время, простые, но такие злободневные. Как, например, экология. За которую нас постоянно спрашивают: «А что же вы ставите спектакль-то про экологию? Это как-то не по-русски!», и на первых репетициях Стефан тоже сказал: «У нас будет спектакль про экологию». Мы немножко так тоже присели, думаем, да что ж такое-то? Это же как бы европейская тема, сразу Грета вспоминается, сразу нам припоминают всё это. Что за архаичное, закостеневшее суждение, что экология – европейская тема. Это общечеловеческая тема уже давно! И у нас, собственно, спектакль не про экологию природы, а экологию природы в том числе. А главное, что нам опять же таки ещё на первых репетициях объяснил Стефан, про экологию отношений. Вот главная задача и главная мысль спектакля. Мы остались во многих старых энергиях злости, зависти, обиды, ревности и ещё чего-то. Вот эти отношения, вот эти качества.
Александр Генерозов: Токсичность отношений? Такое приходит на память опять же выражение?
Анатолий Белый: Абсолютно! Модное словосочетание – токсичность отношений, токсичные люди. Абсолютно об этом! Потому что дядя Ваня – токсичен. Он излучает мизантропию какую-то, равнодушие. Иронию, сарказм. И вот этим он разрушает. И Елена Андреевна ему об этом говорит: «Что же вы делаете? Вы же сами разрушаете всё!» И Астров об этом говорит то же самое.
Александр Генерозов: Одним из исполнителей роли Астрова был сам Станиславский, на улице именем которого она названа, и в здании, принадлежавшем его семье. Ваш Астров, можно ли сказать, что он воплощен по канонам Станиславского или сама «система» уже архаична?
Анатолий Белый: Слушайте, ну вот вы сейчас сказали, а я сижу и думаю, боже, какое знаменательное совпадение. Действительно, как всё закольцевалось в одну историю. Ну конечно, сейчас словосочетание «система Станиславского» звучит архаично, но, тем не менее, если относиться к ней не как к догме, а как к живому учению, то, конечно, мы все на ней основаны. Но, как вам сказать? Конечно же, мы играем психологический театр, это его структура. Не игрового, не абсурдного, не еще какого-то. Именно психологического. И именно ты должен проживать и должен воплощать, и так далее. Что касается современного воплощения Астрова, ну в моем случае. То мне эта роль очень импонировала, у меня практически не было каких-то «взбрыков» по поводу решения этого персонажа, потому что Стефан очень точно подметил, очень точно «учуял» что ли Астрова, как человека замкнутого, социофобного, который укрылся в своем лесу, который дико ранен, «выгоревший врач». Вы знаете же, да, сейчас есть такое понятие «выгорание»?
Александр Генерозов: Ну вот тоже, кстати, актуально, про врачей и выгорание!
Анатолий Белый: Абсолютно! Вы понимаете, насколько Чехов актуален? Насколько «Дядя Ваня» сегодня созвучен всем нам по персонажам, если пройтись, каждый каждому социальному слою, или характеру, или ещё что-то. Ну вот Астров – он же пьёт. Он сажает там эти деревья, ездит, лечит этих людей, по этим грязям, по этим дорогам, он «бухает», давайте назовем так по-современному, там даже есть эти фразы, на которые в Париже реагировали очень люди, когда Соня или Елена Андреевна говорит: «Ну как доктор может не пить в сорок лет?». Ну никак! Ты не можешь не пить, если ты ещё не выгорел до конца, и душа у тебя живая!
Александр Генерозов: Да и слово «ЗОЖ» просто ещё не придумали тогда.
Анатолий Белый: Слово «ЗОЖ» – да, действительно, и к Астрову оно никак не относится. Вот для меня это очень созвучный, действительно, персонаж, который переживает то, что творится вокруг, то, что видит эту грязь, нищету. Вынужден лечить людей, которые в этой грязи находятся. Чехов написал же «Дядю Ваню» после Сахалина, и это наложило отпечаток на Антона Павловича огромный. Он приехал и начал писать совершенно другие произведения. Вот я играл до этого во МХАТе «Дуэль», это тоже послесахалинская история. И тоже вот это всё он воплотил в этом докторе, который уже не способен любить. У него выгорели очень многие уже душевные силы. И вот в этом состоянии мы находим человека, который влюбляется. Мы решаем с Еленой Андреевной, что он влюбляется в неё, а не просто её соблазняет и бросает. После разрыва он остается опять жить, как он будет жить – большой вопрос!
Александр Генерозов: Больше фактов о нашем госте узнаем в серии быстрых вопросов, ответы в любом формате, поехали! Осень мало кто любит. Пушкин разве что. Вам тоже неуютно?
Анатолий Белый: Обожаю, обожаю осень!
Александр Генерозов: Вам приходится ходить в народ за типажами, мимикой, пластикой, или это всегда фоном работает?
Анатолий Белый: Смотрите, с первого курса института в нас заложили, где-то уже в гипофиз, или в мозжечок, куда-то уже туда. Что актер по жизни должен быть наблюдателем. Всегда! Везде! Это уже как рефлекс, как собака Павлова. Я всегда наблюдаю людей, и пригождается мне. Бомж пока не пригодился, там бармен, полицейский, следователь – пригождаются.
Александр Генерозов: Справедливо как к кино, так и сцене?
Анатолий Белый: Ну, на сцене у меня практически сейчас нет современного материала, кроме «Человека-подушки», и поэтому все персонажи, они классические, в той или иной степени. И они собирательные уже образы. Всё-таки сейчас это больше относится к кино.
Александр Генерозов: Аплодисменты или смех не к месту. Бывает? Бесит?
Анатолий Белый: Нет, ну, конечно, они случаются. И меня они, честно скажу, раздражают.
Александр Генерозов: Перенесемся на съемочную площадку. Неизбежные простои во время съемочного дня. Это вымораживает?
Анатолий Белый: Вы знаете, нет, уже нет. Может был какой-то момент, когда-то в начале было непривычно. Но сейчас, это уже вошло в процесс, в ритм жизни. И я, паузы, если они возникают, а они иногда возникают, а иногда нет, потому что есть понятие тайминга, который соблюдают продюсеры и режиссеры. И ты не можешь там часами снимать, и так далее. Это было в большом кино возможно. А если мы говорим про сериалы – это индустрия, это время. Там нет такого сильного простоя. Но когда перерыв между твоими сценами случается, а иногда это большие перерывы, мне всегда есть, чем себя занять. Опять же таки, стихи. Повторяю, читаю письма, мне всегда есть, чем заняться! Ты держишь это состояние, которое тебе нужно, и ближе к сцене ты отбрасываешь все дела, настраиваешься и – пошел.
Александр Генерозов: В какой роли вы больше всего соответствуете самому себе?
Анатолий Белый: Ох, да нет такого. Все равно какие-то зазоры между персонажем и тобой существуют. Стопроцентного такого попадания… ну, нет. Я же не бизнесмен, не следователь (смеется) – ну то, что приходится играть в последнее время. Или сейчас, например, врач. Ну я же не врач? Поэтому всегда «зазор» есть.
Александр Генерозов: Наше кино продвинулось за последнее время очень круто. Есть даже рекордные по сборам фильмы. У вас как человека из системы есть понимание – почему так? Почему именно сейчас это вылилось в какой-то успех?
Анатолий Белый: Несомненно, успех есть. Я очень ему радуюсь, и тот же «Холоп», при всей простоте высказывания, не несет в себе никакого негатива. Просто рассказать историю – это тоже надо уметь. И она, конечно, простая такая, смешная история, и то, что он собрал всё – очень народная история, корневая. Она поэтому затронула всех. Она рассказана ясно, четко, прозрачно, и она про нас про всех. Поэтому народ пошел, и три «ярда» люди собрали. И я очень этому радуюсь. Радуюсь любым достижениям, будь то финансовым, или острым высказываниям, будь то смена жанра, или походов в какие-то другие стороны, как, например, «Колл-центр» – сериал, в котором я имел честь участвовать. Это движение в разные стороны, и это здорово. Потому что индустрия должна развиваться во многих направлениях. И я этому очень рад.
Почему сейчас? Ну для меня это количество, перерастающее в качество, помните, был такой термин?
Александр Генерозов: То есть момент некой кристаллизации раствора, так можно еще сказать?
Анатолий Белый: Ну конечно! Куются кадры, люди меняются, приходят новые поколения, вот тот же Клим Шипенко, который в свое время учился в Америке, приехал сюда, и он уже по-другому снимает кино. И у него другой взгляд на кинематограф. А у тех же Наташи Меркуловой и Алексея Чупова, снявших «Колл-центр» – другой взгляд, но тоже потрясающе профессиональный уровень, он растет. Он накапливается с годами и растет, и сейчас очень, очень хороший уровень. Я буквально несколько дней прилетел с «Кинотавра», три дня удалось побыть – потряснейшая программа в этом году, и просто я горд за наше кино.
Александр Генерозов: Тем не менее, полный метр, на мой взгляд, как не было жалко, это уходящее явление. Лучшие сценаристы, операторы, все в сериалах. Это мировой тренд, по сути. Значит ли это, что картины уровня «Апокалипсиса» или «Титаника», к сожалению, – наше прошлое, и новых не снимут.
Анатолий Белый: Не думаю. Давайте я с вами здесь не соглашусь, Александр, потому что…
Александр Генерозов: Очень хорошо, не соглашайтесь! Это здорово!
Анатолий Белый: …потому что при очевидном перевесе онлайн-платформ и уходе большого кино и больших сериалов в интернет, в этом ничего плохого нет. Опять же таки, если мы посмотрим на Америку, то там сериалы снимаются как кино, и каждая серия стоит как полнометражный фильм и снимается по таким же стандартам качества. В общем уход в онлайн не означает плохого, это реальность сегодняшнего дня, она такая, это не значит, что качество пострадает. Качество растет и растет. Что касается экранных кинотеатров и фильмы, о которых вы вспоминали, – а они так и остались блокбастерами – мне кажется, каждое время рождает свои блокбастеры, и они никуда не уйдут.
Александр Генерозов: Актеров, как театра, так и кино, я бы разделил на два типа: «фактурные» и «перевоплощенцы». Ну, во-первых, справедливо ли такое разделение? Готов принять сейчас все камни в свою сторону…
Анатолий Белый: Как вы сказали, фактурные?
Александр Генерозов: Да, те, у кого внешность предопределяет их роли, не дает возможность сыграть большой диапазон?
Анатолий Белый: Вот, вот, скорее так! Саш, ну тут смотрите какая история, какое у тебя, как ни крути, как бы мы от этого слова не уходили, да, границы стираются, но всё же – амплуа.
Александр Генерозов: Вот, амплуа, точно.
Анатолий Белый: это некие психо-физические, психо-физиогномические данные, которые у тебя существуют. Они тебя в определенную какую-то рамку ставят, естественно. Конечно, чем шире диапазон актёра, талантливее, гениальнее, и так далее, он эти рамки разрушает, и вот самый для меня показательный, если мы говорим про наших актеров, для меня – Евстигнеев. Потому что он, ну как вот – сыграть какого-то бомжа там, я не знаю, вот этого совершенно комического персонажа в «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен», да, и вдруг в «Собачьем Сердце» превратиться в абсолютного аристократа, во врача, который совершенно с другими повадками, другой манерой речи даже. Это на молекулярном уровне актеров, я их называю «актерами молекулярного уровня». Это когда человек – да, он может тонко взять персонажа и за него ухватиться, и почувствовать, воплотить его психологию, его физику, его всё. Это вот именно молекулярный уровень, и это говорит об огромном диапазоне.
Александр Генерозов: Но мне кажется, этому научиться нереально, как в случае с тем же Евстигнеевым – это природный дар?
Анатолий Белый: Это природный дар, но, тем не менее, в театральном институте у нас есть дисциплины, и нас учат перевоплощаться, то есть, грубо говоря, передо мной сидите вы, и я наблюдаю, как вы говорите. Вижу, что – да, вы совершенно другой, но я могу потом скопировать, да? Как обезьяна, в той или иной степени. Поэтому у нас есть наблюдение. Поэтому у нас те же самые показы животных, и так далее. То есть изначально, в первых кирпичах нам закладывают то, что ты – да, ты можешь, ты должен уметь перевоплощаться. Дальше уже как бы, если какая-то героическая внешность у тебя, то тебе просто-напросто дают больше роли героические. Тебе не нужно перевоплощаться, а нужно идти именно от себя. И воплощать какие-то внутренние качества. Если опять в этих амплуа говорить «характерный», есть такое понятие, то как раз тебе дают разные, разные роли. И ты уже обезьянничаешь в ту или иную сторону.
Александр Генерозов: Искусство постоянно усложняется. И живопись, и кино, и литература. Но именно театр работает «на передовой». Фильм выключат, книгу отложат, картину пропустят взглядом. В театр человек уже пришёл. И если он просто не до конца понимает, то и будут те самые аплодисменты не к месту, которые мы вспомнили. Насколько сложно режиссерам, да и актерам, выдавать сложные спектакли, понимая, что публика разная в зале? Вот так сформулирую.
Анатолий Белый: Когда режиссер приступает к постановке той или иной пьесы в театре, меньше всего, как мне кажется, он думает именно о публике. Потому что всё равно во главе угла – самовыражение и воплощение того материала, который ты взял, чтобы его донести, раскрыть, создать свой мир на базе этого текста и этого произведения. И донести самый главный месседж того или иного произведения. Это самая главная, как мне кажется, мысль, которая ведёт режиссера, которая зажигает, которая «торкает». Он загорается и говорит: «Я хочу это сделать, я знаю, как и про что». Это самое главное. Поймет это пришедший зритель или не поймет – это уже второй вопрос. И здесь для меня, вот если говорить про личный опыт, то самыми яркими точками были два спектакля. «Король Лир» в постановке Тадаси Судзуки на сцене МХТ, абсолютно в парадигме японского театра, то есть ничего общего с системой Станиславского не имеющего вообще. Другая планета просто. И «Человек-подушка» Кирилла Серебренникова на малой сцене МХТ – то же самое. Спектакль, опередивший своё время, спектакль, который остро поставил вопросы, которые сейчас являются, к сожалению, актуальнейшими. И зрители пачками уходили, что оттуда, что отсюда, поначалу. Формировался свой зритель, которому это было близко, который это понимал. Да, это нормально, это – ни плохо, ни хорошо. У каждого спектакля, у каждого театра – свой зритель. Каждому зрителю близка та или иная эстетика, и человек, который любит какие-то, не знаю, молодёжные, современные, новые формы. Он не ходит в Малый Театр. Или в МХТ. Нет, ему это скучно. Ему надо чего-то другого. Ему нужны какие-то подвалы, новое искусство, новые формы, поиски, эксперименты. И это прекрасно, это нормально. То есть, никогда нет ориентировки на зрителя, что вот «чтобы такого сделать, чтобы им понравилось». Ну, просто это заведомо гиблый путь.
Александр Генерозов: Анатолий, спасибо вам огромное за то, что нашли возможность приехать к нам, ждём в гости с новыми проектами, придёте?
Друзья, замечательный актёр театра и кино, заслуженный артист РФ Анатолий Белый провел свой воскресный вечер вместе с нами на Европе Плюс.
Александр Генерозов, Week&Star, пока!
Анатолий Белый: До свидания!
